Длинная зарисовкаКогда у меня выпадает минутка помечтать,и я сочиняю всякую всячину, события в придуманном мною мире происходят в Городе. Иногда его прототипом бывает Рига, а порой другой, не менее важный для меня город.
Рышканы. Небольшой город в Молдавии, где родился мой отец. Не могу точно сказать, почему этот город так важен для меня. Я проводила там очень мало времени по сравнению с другими местами в Молдавии, но, может, отсюда и появился этот ореол романтики. Мы приезжали к бабушке Оле, папиной маме, в ее квартиру с забитым вещами балконом и бронзовым кораблем на стене. Я помню кухню с наклейками от жвачек на кафеле – сестренкины ручки постарались, семейную фотографию над дверью, граммофон с пластинками. И балкон, где я проводила бессонные ночи, задыхаясь от мучившей меня простуды, и глядя на зеленую полянку кленов внизу. Помню, как меня заворачивали в плед, и папа с бабушкой сидели со мной, пока я не изматывалась настолько, чтобы забыться сном.
А гулять в Рышканах мы любили. Говорят, что до моего рождения улицы были полны розовых кустов. Пару лет назад, когда я в последний раз была там, роз уже почти не было. Мои родители знали золотые дни, а я застала запущенные парки и покинутые магазины. К паркам вели лестницы, которые я беззаветно люблю. Бежишь по лестнице, и каждая ступенька отдается в такт твоему сердцу; бежишь, и «небо поднимается с тобою». Короткая широкая лестница вела к большому светлому парку, в котором я была всего однажды, но ощущение света и пространства так и осталось облачным видением по сей день. К другому - большому и темному, куда мы ходили только со взрослыми вела прямая дорога – этот парк запомнился. Тяжело вздыхающие ивы над илистыми каналами, жестяной мост к середине озера цвета лягушачьей шкуры, разрушенные скульптуры, много теней и сырость. Там царило запустение вкупе с тишиной. Мало кто приходил в этот парк, а если забредали люди, то они сидели на камнях на полянке аттракционов. На ней всегда светило солнце – на открытой площадке с чуть колючей травой как мухи в янтаре застыли железные конструкции. Качели потеряли свои перекладины, вертушки заржавели, а колесо обозрения навсегда замерло. Мы пытались его раскачать вручную, цепляясь за последние крюки, где раньше висели кабинки. Нам и в голову не приходило, что было бы, если бы мы взлетели так высоко, что уже нельзя было бы спрыгнуть. Но хвала богам, детских силенок не хватало, чтобы подчинить великое колесо нашей воле, и, покачавшись немного, мы уходили к озеру смывать ржавчину с наших ладошек.
У этого места всегда было такое подавленное настроение, как у человека, бесконечно уставшего от жизни. Так и получалось, что мы, дети, резвились между деревьев, а ивы терпеливо сидели в сторонке, совсем как делала бабушка, когда ей было за нами не угнаться. Ведь нам всегда не сиделось – сестренке, потому что мы приехали, брату, потому что он – мальчик, мне – потому что как старшей нужно было присматривать за ним и Олькой. Мы все бродили вокруг да около, и детали врезались мне в память, как лица на фотографии, на которую чересчур часто смотришь. Гордые каштаны и высокие бордюры цементной каймой улиц. Дома в низинах с лесенками к подъездам и к тротуарам. Колодцы во дворах городского пейзажа. Скамейки с вечно сидящими на них бабульками. Кольца узловатого газопровода. Полчища лягушек на улицах в особо засушливые года. Крест на месте погибшей девочки. Ленин возле полицейского участка в окружении стражей - голубых елей, визитной карточки Рышкан. Закрытая баня. Лестницы к магазинам. А дальше рынок…как мы любили рынок! Ларьки с мороженым за копейку, россыпи фруктов, полосатые мячики арбузов, школьные тетрадки… Мы могли целый день провести там, пытаясь как можно лучше потратить наши скромные наличные. Для этого уже лет в десять мы наизусть знали курс обмена лата и рубля к доллару, леям и гривнам, и мастерски умели конвертировать валюту.
Дальше этих мест нас одних не отпускали. Уже со взрослыми мы побывали и в школе, где учился мой отец, и в центре города, к которому вел спуск по каменистой горе с сельскими домами на обочине. Узорчатые колодца, украшенные распятия, любопытные лица за изгородями провожали нашу группу к Вонючке – речушке, еле-дышащей под гнетом отходов и сухости. А потом начинались многоэтажки, асфальт, дом наших нанашек, но та часть Рышкан меня никогда не прельщала. Это было что-то чужое и далекое, и оттуда мы всегда с тоской смотрели вверх – туда, где горели фонари и наше окно, ведь бабушка никогда не ложилась спать, пока мы не приходили. И это путеводное окно всегда придавало нам сил вернуться домой.
Наверное, иногда мне снятся Рышканы. Или воспоминания играют со мной в "пятнашки". Я просыпаюсь с ощущением, что только что сидела в тени у голубых елей, прячась от жары, а рядом сладко пахли отцветающие красные розы, что цвели по дороге на озеро с дамбой, куда мы часто ходили. Яркие, сильные образы. Воспоминания о тех местах так и пахнут - розами, солнцем и озерной водой - и я сразу понимаю, что это был сон, потому что туда я скорее всего не вернусь.